— Бэмби тоже? — всегда спрашивал кто-нибудь.
— Особенно Бэмби, — резко возражала она. — Этот мерзкий маленький болван только воодушевляет их.
Это никого не могло одурачить, конечно. И все же, каждое утро, она доставала свои теннисные туфли, пару синих джинсов и рубашку с длинным рукавом, принадлежавшую покойному мужу, упрятывала свои волосы под платок, хватала свое оружие (метлу с заднего крыльца), и спешила в бой. Все спешили к окнам, некоторые даже отваживаясь на это во время поистине монументального похмелья, смеялись и аплодировали, прижимались к стеклу и просто вообще пытались спугнуть оленя. Собственно, это было величественное существо, уверенное в своем превосходстве. Такое самодовольное, дерзкое и самоуверенное, оно фактически прекращало есть и стояло, просто стояло там и смотрело на нее, как она бежит к нему, размахивая метлой, не показывая страха даже на унцию, как раз перед тем, как она навернет его метлой, и затем, без особых усилий перемахивал через десятифутовый забор, который она специально построила. Мальчики любили его и называли Бэмби, после этого глупого мультика и — И.
И мальчики…
Мальчики ушли. Мальчики, ее мальчики были мертвы, все перебиты, ужасно и навек и…
И долгое время, единственный звук в комнате имел своим источником приглушенные рыдания, заполнявшие маленькую кабинку.
Вот к чему они пришли. Зоопарк, прозвище крыла, теперь состоящего из семи незанятых спален, был пуст. Необитаемый и пустой, темный и печальный. Это был единственный приказ, который Джек смог отдать после резни. Почти бессвязный от боли, ярости и стыда, его последнее распоряжение, перед посадкой на самолет в Европу, заключалось в том, что надо вернуть всех домой в Техас, которому они принадлежат.
Аннабель, таким образом, осталась с программой все упаковать, лететь в Даллас, выбрать и купить другой дом (с комнатой для мастерской Карла), и что сложнее всего, рассортировать принадлежавшее мальчикам.
Так много вещей. И такие, такие… мальчишеские вещи. Она улыбнулась этой мысли и вытерла еще одну слезу.
Потому, что они были такими мальчишками. Они также были взрослыми мужчинами, также. Все они. Самому младшему почти двадцать пять, самому старшему за сорок, старше Кота, второго человека в команде.
Но они также были мальчишками, также. O, она знала почему. Она знала. Она понимала, почему. Это была их работа, натура, страх…
Определенно.
Они не собирались жениться и воспитывать детей, стареть и уходить в отставку в какую-нибудь курортную богадельню. Они собирались умереть. Они собирались быть убитыми каким-нибудь отчаянным выпадом когтей или зубов, слишком быстрым, чтобы его можно было отразить. И тогда они должны быть проткнуты колом и обезглавлены выжившими, которые не могли даже использовать похороны, как время для оплакивания.
Они собирались умереть. И так далее. И они это знали. Каждый из них это знал. Они собирались умереть.
И поэтому они были детьми. Ее мальчиками. Она собрала столько игрушек. Видеоигры и стереосистемы, модели самолетов и игры в пинбол (каждый должен был иметь свою собственную машину), а также кальянные трубки и книжки научной фантастики, комиксы, некоторые из которых были необъяснимо для Аннабель на Японском. (Она никогда не понимала, зачем. Ни один из мальчиков не говорил по-Японски, тем более не читал.) И потом были кипы порно книг и журналов, и она обнаружила, очевидно совершенно легальный журнал, озаглавленный «Трахни Меня».
Так много хлама и так много денег потрачено на это — Человек видел, что они знают, что никогда не доживут до того, чтобы накопить свое собственное состояние. И они потратили его.
Но что было потрясающе, и она признала это, столь милое для сердца Аннабель, то, что они сделали со всем этим. Вся эта здоровая мужественность, алкоголь и страх, сдерживаемые в столь огромном здании, как особняк, созданный для экстремально резонирующего домашнего хозяйства, если не сказать больше.
Алкоголь. Столько алкоголя. Команда Кроу была мертвецки пьяной, когда у нормальных людей был единственный коктейль. Ежемесячный счет за спиртное, потребляемое в доме, составлял более тысячи долларов. И в это не входили счета из баров, которые Аннабель вечно ждала, чтобы расплатиться. Огромная территория гаража была заполнена Корветами, четырехколесными тачками и мотоциклами, все были слишком пьяны, чтобы вести самому. После восьми DWI (вождений в нетрезвом состоянии) за две недели, Джек установил политику такси до дома для всех, кто не выходил с Котом (кто пьян, мог уговорить любого копа из его пистолета).
Но это было не просто пьянство. Они не были алкоголиками. Это был всего лишь переизбыток энергии. Они терроризировали горничных, неизбежно прижимаясь к бедным женщинам, предлагавшим свою помощь, когда они совершенно обнаженные и мокрые вылезали из душа. Было так трудно удержать поваров, что им, наконец, запретили даже посещать кухню пока там находился повар. Если они хотели что-то, им нужно было позвонить и попросить. Количество пищи льстило и пугало поваров одновременно. Они могли потреблять поразительное количество еды. Любой вид еды. Джанк фуд. Гурмет баффет. Манчиз. Что нибудь. Все.
Они никогда не набирали вес. Никто из них — кроме Карла, конечно — даже не имел пивного живота. Строго каждое утро они вставали и тренировались, по их улыбчивым лицам бежал соленый пот. Дело не в том, что они были особенно дисциплинированы. Они, безусловно, не были. Они были… преданы. Они были верны. И они были одни и едины в целом свете. Это был не просто каждый, кто беспокоился о себе. Если бы один не смог быстро повернуться с этим жутким деревянным колом в руке, то располосован от горла до бедер может быть не только он. Это может быть один из его товарищей. Нет. Это был бы один из его товарищей. Потому, что в буквальном смысле, никто в мире не спасет их, кроме них самих.
Именно поэтому, вспоминая Аннабель, Джек запретил реслинг. Это всегда происходило на лестничных клетках, по какой-то причине. Она предположила, что это потому, что широкие плечи всегда сталкивались друг с другом в спешке и затем одно приводило к другому и…
С Джеком такого не было. Они уже были спаяны слишком крепко, чтобы выплескивая адреналин, мутузить членов своей единственной семьи.
Поэтому, вместо этого они разворотили дом. В то время они решили играть в гольф под крышей из-за дождя.
Она приводила себя в порядок перед большим зеркалом, вспоминая и безуспешно пытаясь сдержать улыбку. Справедливости ради, Джека даже не было в городе. Он и Кот поехали в Сан Франциско с Энтони, чтобы посмотреть, как его старая команда обыграет 49’ers. Но это не значит, что она поверила хотя бы на мгновение, что Джек остановил бы их. Наверное. Просто сидел бы там в этом большом кресле, смеялся и ставил на победителя.
Гольф в помещении. Она вздохнула. Они разбили шесть окон. Трое из них порезались стеклом.
Она сделала паузу и осмотрела свою внешность, прежде чем вернуться в бар. Она предположила, что отлично выглядит.
Для себя самой.
Из-за того, что осталось. Из-за чего надо смотреть вперед. Я так устала, подумала она снова. И потом она подумала: Нет. Это ложь: я боюсь. И потом она подумала: Нет. Со мной и то и другое. И то и другое.
Джек! Возвращайся. Возвращайся к нам, ведь ты остался!
Отец Адам посмотрел влево, на семидесятилетнего мужчину, спящего через проход от него и сказал тихо, голосом телевизионного комментатора, По имеющимся данным, для информации, сэр, более шестисот экзорцизмов официально совершается в Америке ежегодно. И для вас, это просто что-то вроде хорошего кино, которое может или не может быть правдой, но не сейчас.
Взгляд Адама скользнул по проходу к Джеку, дремавшему перед ним.
И этот человек, продолжал он, убивает вампиров во имя жизни. Как насчет этого?
Адам вздохнул, бросил беглый взгляд на Кроу, прежде чем повернуться и посмотреть на горы западных Соединенных Штатов, раскинувшиеся внизу.
Я сплю. Но, возможно, нет. Это реальность и это происходит, растекающаяся желчь Зверя, от сотворения человека и раньше. Это не сон.